И даже небо было нашим - Паоло Джордано
– Оставь мопед здесь, – сказал он. – Мы пойдем пешком.
– Почему бы тебе не сесть сзади?
Никола с презрением посмотрел на мопед.
– Я на этих штуках не езжу.
– Если я его здесь оставлю, его украдут, – сказал я, но Никола уже шагал куда-то. Я пошел за ним, толкая мопед с выключенным мотором.
Мы свернули на набережную. Время от времени на нас налетала волна солоновато-горькой вони. Это было странно – мы оказались вместе в разгар дня, причем только двое, он и я. Вдруг Никола сказал:
– Я тут подумал… Берн провел в башне больше времени, чем мы. Гораздо больше.
– И что из этого?
– Ничего. Просто он больше времени провел с Виолалиберой. Это несомненный факт. А значит, наибольшая вероятность, что это именно он.
– Не имеет значения, – возразил я.
– Еще как имеет. Откуда мы знаем, чем они занимаются, пока нас нет?
– Мы тоже там были, Никола.
– Уверен, со мной такого случиться не могло.
– Ты серьезно?
Он метнул в меня недобрый взгляд.
– Ну конечно, ты же всегда защищаешь его. Что бы он ни натворил, ты каждый раз на его стороне. Как в той нелепой истории с забастовкой. Как будто не замечаешь, во что он превратился.
– Во что же, по-твоему, он превратился?
– В фанатика. Все время говорит об этой книге. Нарочно, чтобы позлить Чезаре.
– Да, но Чезаре…
Никола вдруг остановился так резко, что я чуть не налетел на него.
– Что «Чезаре»? Вечно вы ищете повод придраться к нему. Он подобрал вас, дал вам дом. Без него вы бы сейчас…
Он не договорил.
– Чезаре уничтожил все книги Берна.
– Все книги? Это Берн тебе так сказал? Две книги. Их было только две.
Только две, повторил я про себя. И постарался вспомнить подробности нашего разговора с Берном в общежитии «Замка». Хотя какая разница, сколько их было – две или сто?
– Ты не знаешь, как Берн вел себя с Чезаре. Без конца заводил при нем гадкие разговоры, потешался над ним. Это Берну следовало бы ответить за все. Это он первый начал, – сказал Никола.
Тем временем мы пришли по нужному адресу, на узкую улочку Старого города. На одном из балконов тянулись во все стороны блестящие, мясистые ветки какого-то растения, они обвились вокруг перил, точно щупальца.
– Это здесь, – объявил Никола, поглядев на записку, которую вынул из кармана. – Звони в дверь.
– Почему я?
– Звони, черт побери!
Дверь открыла старушка; она молча сделала шаг назад, чтобы дать нам пройти. Мы вошли. Усталым жестом она указала нам на диван, а сама села в кресло рядом с диваном, перед включенным телевизором, и продолжила смотреть развлекательную вечернюю программу. Я отпросился с работы, в который раз наболтав синьору Наччи что-то про несуществующую невесту. Глядя на актрис, мелькавших на экране телевизора, я впервые подумал о «Замке» с сожалением. Подумал о Коринне. Мы избегали друг друга с того дня, когда я по ее вине опрокинул поднос.
– Входите, – произнес мужской голос у нас за спиной.
У говорившего была пышная, ухоженная борода, на носу – очки в прозрачной оправе. Он затолкал нас в кухню.
– Где девушка? – с раздражением спросил он.
– Она сегодня не пришла.
– Так что, мне одного из вас осматривать?
– Мы не подумали… – начал Никола, но осекся – ему стало стыдно.
– Сколько недель?
– Мало. Как нам кажется, – по-дурацки ответил я.
– Кто из вас отец?
На сей раз промолчали мы оба. Доктор налил себе стакан воды из-под крана и залпом выпил. Затем, не выполоскав стакан, поставил его в сушку. Нам он ничего не предложил.
– Понятно, – пробормотал он. – Несовершеннолетняя, да?
– Ей шестнадцать.
– Вы должны привести ее ко мне как можно скорее, ясно вам? – В его голосе я почувствовал усталость и отвращение. Из комнаты доносилась болтовня участников телешоу. В квартире пахло стариковским жильем.
– Это стоит полтора миллиона, – добавил он, – вы должны принести их, когда придете с девушкой. Даже если я не смогу проделать это сразу.
– Нам сказали, миллион, – тут же запаниковал Никола.
На лице доктора обозначилось что-то похожее на улыбку.
– Вы не знаете, кто отец, не знаете, какой срок. Но знаете цену, верно? Так вот: цена не всегда одна и та же. Если ничего нельзя будет сделать, я верну вам миллион триста тысяч. Оставлю себе только стоимость осмотра.
– Как это «ничего нельзя будет сделать»? – повторил Никола.
– Доктор… – произнес я.
– Что?
– Как это происходит?
Он уставился на меня так, словно я задал этот вопрос с какой-то конкретной целью. Потом достал из ящика нож, поднял вверх, чтобы я смог его рассмотреть, и стал водить зубчатым лезвием по деревянной столешнице, точно соскабливая с нее что-то.
– Теперь понятно?
Никола сильно побледнел.
– Это сделали вы, – сказал доктор, – вы, а не я.
Мы вернулись в Скало, но даже не вспомнили о еде. Откуда-то доносилась приглушенная музыка. Виолалибера поднесла зажигалку к обрывку бумаги, и он сгорел у нее в руке. Мне казалось, я никогда еще не видел такого ослепительного пламени; оно мгновенно вспыхнуло и сразу же погасло, но за эти несколько секунд успело высветить наши оцепеневшие от ужаса лица.
Мы снова сосчитали деньги: девятьсот тысяч. В эту сумму вошли все мои сбережения, все, что я получил за блэкджек.
– Мы столько не соберем, – сказал Никола. Я испугался, что у него опять начнется приступ паники.
– Возьми в долг, – предложил Берн.
– Да? А у кого?
– У твоих приятелей по университету. У таких, как они, точно деньги найдутся.
– Может, сам что-нибудь придумаешь? А то все время только хреновые указания даешь.
– Я смотрю, юридическая лексика сильно обогатила твой словарный запас.
Виолалибера захихикала. На ней была короткая майка, открывавшая пупок. Она подняла босую ногу, вытянула ее к центру комнаты, в сторону Николы, и стала гладить его ляжку, затем пах. И продолжала смеяться. Она не признавала берегов.
Никола схватил ее ступню так, словно хотел раздавить в руке, и отшвырнул прочь.
– Ты сумасшедшая, – сказал он.
Тут Берн повернулся ко мне. Спина у него болела по-прежнему, не больше и не меньше, но он перестал жаловаться. Теперь все его внимание сосредоточилось на Виолалибере, он следил за тем, чтобы у нее было питье, чтобы ей было удобно. Он уже несколько дней не возвращался на ферму, потому что боялся оставить ее одну. Я не знал, как отнеслись к его отсутствию Чезаре и Флориана, возможно, они умирали от беспокойства. Но он не говорил об этом. Он превратил загаженную берлогу внутри башни в свой новый дом. Он спал не на матрасе рядом
